Целуешь меня, даже не смотря:
рефлекторно, системно, механически;
губы у тебя всегда такие холодные, будто кусок льда,
с разницей в том, что грей их хоть вечность, они не станут ни на градус теплей.

Иногда мне кажется, что между нами железный двухметровый забор,
с рвом по периметру и гуляющими без цепи алабаями.
Только я залез сюда до того, как ты повесил предупреждающую табличку:
«Нет-И-Не-Будет».

Иногда даже ты оттаиваешь;
лишь на считанные часы, минуты, секунды
ты перестаешь напоминать ходячий, потускневший труп.
Но одна деталь всегда выдает тебя.

Твои глаза цвета отчаянно гнилого сердца,
с небольшими седыми искорками,
или, даже вернее, изморозью.
Когда я смотрю на тебя, легкие покрываются пеплом.

Асфиксия;
мне физически больно дышать рядом с тобой.
Но у нас с тобой особый вид отношений –
это точка соприкосновения двух параллельных прямых.

Со-за-ви-си-мость.
Для паразитирования мы оба слишком наслаждаемся нашими встречами, не находишь?
Даже в случае,
если мы не в состоянии коснуться друг друга.

Любовь – это непреодолимое желание
касаться друг друга;
если мое тело покрыто кровоподтеками,
это считается?

Боже,
я всего лишь спрашиваю.
Всего лишь-то.
Что ты видишь в отражении?

Трещиной через речную гладь
ты улыбаешься
так завораживающе, что вода заполняет легкие.
Разве это – лицо убийцы?

Только мы с тобой знаем,
за стенами, обаянием ниже отметки, полученной в испытаниях с Родием, и болезненно-ласковым: «Ты же знаешь, я нестабилен»,
прячется
чудовище.

Я.